Телега впереди лошади

Телега впереди лошади

На сегодня это был последний пациент. Он не просто вошел в кабинет, а как-то бочком протиснулся в едва приоткрытую дверь, словно боялся открыть ее пошире, опасаясь каких-то неожиданностей. Согбенные плечи, шаркающая походка – казалось, он с трудом несет свое тело, длинное и худое. Глубокая складка залегла между бровей. Что это? След постоянных раздумий? сомнений и тревог? неуверенности? Все эти вопросы промелькнули у меня в голове, пока он шел от двери к моему столу.

На предложенный стул не сел, а присел тоже бочком. Сколько же ему лет? Я взглянула на обложку амбулаторной карты и не поверила глазам своим – всего 26! «Да, да доктор! Мне всего 26 лет! – заговорил он, очевидно, уловив недоумение на моем лице. – Порой мне кажется, что я уже прожил сто лет, и нет сил жить дальше. Меня словно выпотрошили: ни мыслей, ни чувств, ни желания что-либо делать. Внутри все выгорело. Я еще двигаюсь, а душа умирает. Как мне заставить ее жить?» «Господи! Кто же так, заживо, убил этого человека?» – снова подумалось мне.

Андрей, так его звали, заговорил первым, не дожидаясь, когда я озвучу свой вопрос. Единственный ребенок, он вырос в семье научных работников, талантливых и увлеченных. В доме царил культ знаний. Вместо мебели – по стенам от пола до потолка стеллажи с книгами: литература всех стран и народов, история, философия, психология, периодика на английском и немецком… Стопы книг на столе, на подоконниках. А главное, все читалось. Андрей вспоминает, как в доме собирались друзья родителей. Пили душистый чай из трав, курили и спорили. Бывало в азарте то отец, то мать сбрасывали с полок книги в поисках нужной и цитировали выдержки из нее в подтверждение истинности своих суждений. В такие минуты мальчик с восхищением смотрел на них и мечтал, что когда вырастет, будет таким же умным, как родители. Нередко, будто споря с самим собой, отец открывал какую-нибудь философскую книгу и, обращаясь к сыну: «Ты понимаешь…» – читал целые главы. Память у мальчика была цепкая, его мозговой компьютер вмещал не один десяток мегабайт информации. И уже к 7 годам он стал участником научных споров взрослых, иногда ставя их в тупик.

«Да у вас гений растет!» – не раз восклицали друзья, а родители чуть не лопались от гордости и накачивали, накачивали «гения» всем, что нужно и не нужно, лишая его обычных детских радостей. Он не умел, как другие дети, играть и не испытывал в этом потребности. Он не умел общаться со сверстниками с их дворовыми интересами. Все они казались ему глупыми, и он уходил от них с мыслью: «С ними не о чем даже поговорить». Родители не замечали, как их сын стареет душой. Проблемы начались в школе. Андрею было неинтересно среди первоклашек. Он бегло читал, знал наизусть множество стихов, и не примитивных детских, а вполне взрослых (Блок, Пастернак, Маяковский). Свободно говорил на английском, бегло читал на немецком и ставил в тупик учителя своими «философскими» рассуждениями.

«Что делать с этим гением?» – не раз задавались вопросом учителя. Наконец, решили пробно перевести его сразу в третий класс, но и там Андрею было скучно. Он наперед знал, о чем будет говорить учитель, тяготился необходимостью расписывать в тетради ход решения задач. «Зачем? – не понимал он. – Я ведь все уже в уме решил». И сдавал практически пустую тетрадь, где значились только ответы. Естественно, получал двойку, в лучшем случае тройку. Мама, возмущенная такой оценкой знаний сына, начала прессовать учителей. В ответ потерявшие надежду приучить его к порядку учителя, чтобы избежать конфликтов, снисходительно ставили завышенные оценки, не обращая внимания на то, что мальчик теряет интерес к учебе, часто болеет, совершенно устранился от общения с детьми. Соклассники пробовали подшутить над ним, сделать из него «козла отпущения», но не тут-то было. Андрей обрушил на обидчиков такую эмоциональную бурю, такую агрессию, что его раз и навсегда оставили в покое. Потребности в общении он не испытывал и не страдал от своей изоляции. Друзей ему заменяли книги. Часами просиживал он в отцовском кабинете, читая все подряд. А родители постоянно подстегивали: «Ты должен, ты обязан знать это и это. Тебя ждет большое будущее, если ты…»

И вот позади школа, а дальше университет, и не какой-нибудь, а… Родители и мысли не могли допустить, что их гениальный ребенок будет учиться в каком-то НГУ или, на худой конец, в МГУ. «Даром, что ли, столько в него вложили?!» Вложили много, да только главному научить не подумали: умению жить среди людей, общаться с ними; не научили навыкам самообслуживания. С первых же дней зарубежной жизни он растерялся. С ужасом осознал, что его знания никому не нужны и даже мешают. Его резонерские псевдонаучные рассуждения никто не хочет слушать. Обида, глухой протест и снова оппозиция ко всем. А рядом нет ни папы, ни мамы. Утешения искать не у кого. Однако «утешитель» нашелся среди студентов и приобщил к наркотикам. Университет Андрей не закончил, вернулся домой «полуразбитый». Потом наркологическая клиника в Москве, потуги продолжить учебу в НГУ, но… А родители по-прежнему не могли смириться с тем, что сын не оправдал их надежд стать великим философом, и наседали, докучали длинными цитатами из мудрых книг, приводили впечатляющие примеры, но все безрезультатно. «Я ничего не хотел, моя голова уже ничего нового не вмещала и не хотела вмещать. Я давал обещания и не выполнял их. С наркотиками завязал, а как жить дальше, не знаю. Я ничего не умею делать руками. Моя голова наполнена всевозможной информацией, но где ее применить, понятия не имею».

Он умолк так же неожиданно, как и заговорил. Повисла напряженная пауза. Все мысли разом улетучились из моей головы. Да и что такого могла я сказать этому не по годам состарившемуся человеку, чего он не знал бы из книг? Известно было только одно: ему предстояло заново учиться жить в реальном времени, в реальном мире, которых он не знал.

Разумеется, родители Андрея в воспитании сына исходили из лучших побуждений, но забыли, что «истинное воспитание стремится к природосообразному развитию, но не к преждевременной зрелости. Если задаток пробужден слишком рано или чрезмерно напряжен, то впоследствии неминуемо наступает ослабление и преждевременное прекращение его деятельности». Так писал Адольф Дистервег, немецкий педагог XIX века. Это и произошло с Андреем. Его эрудированные папа и мама, в огромной библиотеке которых были сочинения Ж.-Ж. Руссо, не обратили внимание и на предупреждение великого французского мыслителя XVIII века: «Природа желает, чтобы дети были детьми, прежде чем они станут взрослыми. Если мы хотим извратить этот порядок, то произведем скороспелые плоды, в которых не будет ни зрелости, ни вкуса и которые не замедлят испортиться; у вас будут юные ученые и старые дети. У детства свои, ему свойственные, способы видеть, думать и чувствовать; нет ничего нелепее желания заменить их нашими… Никогда не следует прежде времени рассуждать с детьми о высоких материях, резонерствовать. Ничего нет пошлее детей, с которыми резонерствовали… Рассудок развивается после всех способностей, и начинать с него – значит начинать с конца».

А народная мудрость более лаконична: нельзя телегу ставить впереди лошади.

Нина ЛОГВИНЕНКО,
психолог