Игра в четыре строки

22 октября в Доме ученых прошел двухчасовой концерт поэта Игоря ГУБЕРМАНА. Автор знаменитых «гариков» в свои 76 находится в великолепной форме: по-прежнему пишет стихи, остроумен, красноречив, не жалуется на память, а в антракте вместо отдыха блестяще провел автограф-сессию.

Принимали поэта хорошо. Многие четверостишия вызывали гул одобрения, смех, аплодисменты. После концерта Игорь Миронович любезно согласился ответить на вопросы нашего корреспондента.

– Бытует мнение, что написать стихотворение в четыре строчки легко – строк всего четыре, а рифмы и вовсе две.

– Ни в коем случае! Написать четыре строки тяжко, потому что в них надо уложить многое. У меня мысли большей частью куцые, так что все умещаются как раз в один стишок.

А если говорить серьезно о том, как пишутся стихи… Бывает по-разному: иногда ищешь рифму целую неделю, а что-то, наоборот, получается сразу. Как-то друг-переводчик, интересуясь, над чем я сейчас работаю, спросил: «Что у тебя на столе?» Отвечая ему про стопку новых анализов, я почувствовал, что у меня практически готов очередной стишок.

– Одна из книг называется «Гарики» на каждый день». Считаете, стихи должны быть в ежедневном духовном рационе?

– Никому не могу давать никаких советов. Но полагаю, что для любителей поэзии было бы совсем неплохо читать стихи каждый день.

– Почему другие пишут не так смешно, не так глубоко, не так коротко, не так изящно?

– Все дело в таланте. Это я так скромно выразился. Только это не значит, что всем нужно равняться на Губермана! Я вообще не люблю сравнений. Расскажу вам на эту тему такую историю. В разгаре вечеринки один бард решил устроить свой мини-концерт на лестничной площадке. Минуты через три он вернулся в квартиру и гордо произнес: «После первой же песни меня сравнили с Высоцким!» На уточняющий вопрос, что конкретно ему сказали, бард ответил: «Прозвучала одна фраза: «По сравнению с Высоцким ты г…но».

– Про Ваше творчество говорят: смешно, но нецензурно. Как вам такое противопоставление?

– Хотелось бы уточнить: я пишу смешно и нецензурно! Это гораздо лучше, чем «не смешно, но цензурно» или «не смешно и нецензурно». Хотя подождите, о чем мы говорим? Белое, но деревянное – это вообще из разных качеств понятия! Мне кажется, противопоставлять мат и юмор – точка зрения ханжи. Ненормативная лексика – неотъемлемая часть русского языка, пора бы с этим смириться.

– А когда впервые поняли, что со стихами вроде как что-то стало получаться?

– Это произошло не вчера. В шестидесятые годы мы любили собираться компаниями. А там, если кто-то начинал говорить какую-то чушь, его обрывали сразу. И я просто боялся читать в товарищеском кругу свои бесконечные душевные излияния в рифму. А короткое стихотворение хорошо тем, что ты едва начал читать – а оно уже закончилось! И никто не успеет сказать «заткнись». Так я понял, что четверостишие – это оптимальный размер стиха для публичной декламации.

– Разрешаете читать свои стихи со сцены другим – или у Вас эксклюзивные права на «гарики»?

– Вроде никому не запрещал. А по поводу эксклюзива… Я работаю в жанре четверостишия. Назвал его по своему имени. Так вы не представляете, сколько людей сейчас пишут «петики», «ирики»! Графоманы просто одолели, после каждого концерта вручают мне свои книжки – да еще и с дарственной надписью. Обычно все заканчивается тем, что я читаю пару страниц, затем выдираю посвящение и оставляю эти «шедевры» где-нибудь в другом городе.

Кстати, я ведь самый настоящий графоман. Мне очень нравится писать. Лев Толстой тоже был графоманом. Но с талантом.

– Евгений Евтушенко назвал Вас поэтом «самим собою недооцененным». Вот и свои стихи именуете не иначе, как стишками. Почему?

– Так они же маленькие! В молодости я писал «нормальные километровые» стихи, в основном в жанре упрека женщинам в неотзывчивости. Потом я их все утопил в помойном ведре…

– Простите, Вы про стихи?

– Ну, не про женщин же! Это совершенно чудные созданья. Одно из них – моя супруга, мы вместе уже 48 лет. Можно даже сказать, что в семейной жизни я счастлив, поскольку в анкетах в графе «семейное положение» пишу: «Безвыходное».

Кстати, знаете, почему жены так не любят, когда их мужья возвращаются домой под утро? Они волнуются, что с ними случится что-то хорошее… Когда-то я написал такие строчки: «Семья от бога нам дана,/замена счастию она».

– Один из приемов, который используете в открытую – так называемое соавторство. Вся страна полюбила Вашу интерпретацию Лебедева-Кумача: «Я другой такой страны не знаю, /где так вольно, смирно и кругом»!

– Да, предупреждаю на каждом концерте, что часто в своих стишках задействую цитаты из русской классики. Не я первый это начал, и не на мне такие опыты закончатся. Есть такой одесский поэт Михаил Векслер. В его первой книжке я прочел, как он из одной строчки Некрасова сделал две – и, вы знаете, весь просто позеленел от зависти: «Войдет ли в горящую избу /Рахиль Исааковна Гинзбург?»

– Вы много ездите. А есть любимый город?

– Пожалуй, их два. Первым назову Иерусалим. Живу в Израиле уже много лет, и хотя душой до сих пор также привязан и к России, но все-таки уже считаю себя израильтянином. Второй любимый город, долгое время бывший первым и единственным, это, конечно же, Питер.

– Игорь Миронович, Вы слышали о деле «Пусси Райт»?

– Разумеется. Согласитесь, девки выступили-то бездарно! Максимум, что они заслужили, – ремешка при домоуправлении. И дать за этот демарш два года тюрьмы – позор и ответное хамство.

– А как в целом характеризуете состояние современного российского юмора?

– Если в целом, то одним словом – клиническое.

– Если можно, поподробнее...

– Весьма непростая задача: я попросту не смотрю все эти «Аншлаги» и «Камеди клабы». Но когда, переключая телеканалы, попадаю на эти программы, меня охватывает холодное отчаяние. Чувствую, что русский народ просто-напросто пичкают столь низкопробным юмором.

– Кто-нибудь из современных писателей Вам нравится?

– Всегда с удовольствием читаю стихи Тимура Кибирова, Игоря Иртеньева, Дмитрия Быкова. Из ныне живущих прозаиков выше всех ставлю Виктора Пелевина. Это самый настоящий великий писатель. Причем с годами он пишет все лучше и лучше, его последний роман просто гениален. Еще очень люблю прозу Дины Рубиной, Люси Улицкой.

– Творческий вопрос: если краткость – сестра таланта, то плодовитость в каких с ним отношениях?

– Не думаю, что талант и повышенная производительность труда как-то связаны между собой. Недавно умер Дмитрий Горчев, писатель чудовищного таланта. Ушел в 47 лет, при этом написал одну-единственную книгу рассказов. А вспомним великого Веничку Ерофеева…

– Позвольте уточнить: не надоело ли Вам писать?

– Не дождетесь! Знаете, как-то в Москве, в Театре эстрады, получаю записку из зала: «Дорогой Игорь Миронович! Спасибо вам, каждый раз мы всей семьей с огромной радостью уходим с Вашего концерта!»

– С огромной радостью перечитываю Ваши книги… Сил, здоровья, приезжайте к нам еще!

Юрий ТАТАРЕНКО